Когда мы смотрим на эпоху становления и развития отношений между Черногорией и Россией с высоты сегодняшнего дня, то видим, что они часто принимают искаженный облик, несут в себе черты мифа. Так, чувства черногорцев к русским до сих пор полны романтизма, преувеличенной нежности и благодарности. В России после десятилетнего кризиса на Балканах патриоты все чаще как заклинание повторяют тезис о многовековой дружбе, которую Россия предала, в то время как официальные политики вообще балканское направление не считают важным для современных международных отношений. Поэтому естественным становится обращение к истории отношений между нашими народами, которые в прошлые века прочно поддерживались династическими связями, а затем перешли на уровень народного братства. В связи с этим попытаемся ответить на вопросы, что стало для России мотивацией укрепления связей, как формировались отношения русского двора к Черногории, на чем они основывались — на бескорыстии царя, защищавшего народ единой веры, языка, формирующейся общей культуры, или же на стремлении России использовать Черногорию в своих внешнеполитических целях на восточном направлении?
Начало установления отношений между Россией и Черногорией на межгосударственом уровне относят к началу XVIII в., к Петровской эпохе, связывают с Грамотой Петра Великого 1711 г., в которой он призвал черногорцев подняться на восстание против Турции. Из В«Краткой хронологической таблицы исторических происшествий Черногории с 1389 по 1820 г.В», явствует, что до Петра связей на государственном уровне не существовало. Этот период очень важен для понимания начала складывания отношений. В документах Коллегии иностранных дел России от 15 июня 1758 г. отмечается, что грамота 1711 г. писана Петром Великим черногорцам В«дабы они по христианству и единоверию против турок в войну вступилиВ» и тем самым помогли русскому царю. Черногория стояла перед выбором:— стать подданной Турции или принять помощь России, понадеяться на ее защиту. Осенью 1710 г. создались и благоприятные внутренние отношения — Данила Шчепчевич Петрович победил В«исламизированных сународниковВ» и создал условия для сближения с православной Россией. Именно в это время был сделан выбор черногорцев в пользу России. В«Черногорцы под предводительством своего митрополита Даниила Петровича Негуша начали войну с турками на своих границахВ». Однако они дорого заплатили за этот выбор. В 1712 г. Султан Ахмет III послал на Черногорию 60-тысячное войско, а в 1714 г. турки под началом Нуман паши численностью 120 тыс. штыков напали на Черногорию. В 1715 г. митрополит Даниил приехал в Петербург и рассказал, как султан прислал в провинцию свои войска, как В«многих порубилиВ», многих в рабство увезли, пожгли монастыри и церкви. Россия была щедра, она тоже платила обещанное — митрополиту было выдано денег на расплату его долгов, на созидание церквей и монастырей, на раздачу народу. Привез митрополит в Черногорию и грамоту с благодарностью и похвалой за военную помощь. Кроме того, черногорцам было обещано, что царь не оставит их впредь и за верную службу наградит.
С этого времени наблюдается расширение русско-черногорских контактов. В 1743 г. в Петербург приезжал митрополит Сава, получивший 4 500 рублей, в 1753 г. — архиерей Василий Петрович. Василий уже расширяет число просьб — кроме материального награждения и В«пожаловании материиВ» появляется прошение о защите от турок, об открытии в Черногории В«славянских малых школВ», о выезде черногорских вельмож с семьями в Россию. Россия благосклонно обещала защиту от Турции, так что начало покровительства России можно датировать серединой XVIII в. Через пять лет Василий вновь приезжает в Россию и просит принять Черногорию в российское подданство, а из офицеров-черногорцев создать в России полк. Естественно, что просьба о подданстве не могла быть рассмотрена, а вот вопрос о ежегодном В«пенсионеВ» в 15 тыс. рублей был решен. В этот момент черногорцы обращали внимание российских властей на то, что без постоянной материальной поддержки Россиейвойска Черногории последняя не сможет защищаться и выстоять, и В«со временем пропадет и сделается подданным турецким, а при том и от христианства отступитВ».
С середины XVIII в. царское правительство начинает посылать в Черногорию своих представителей (Пучков, подпорутчик Михайла Тарасов). Это было время взаимного знакомства. Русские дивятся черногорским обычаям, отсутствию государственности, отсутствию власти у митрополита. Так, Тарасов отмечает, что среди черногорцев лишь небольшое число В«доброжелательных и усердных к РоссииВ». Эти качества проявляются только тогда, когда получают подарки и деньги, подчеркивал он.
Использовала черногорцев и Екатерина Великая. В 1769 г. императрица во время войны с Турцией В«прислала Черногорцам грамоту, вызывая их напасть на пограничных им турок, что и было черногорцами исполненоВ». То же повторилось и в 1788 г.
Нельзя сказать, что Россия была безальтернативным выбором Черногории. В конце XVIII в. за свое влияние в Черногории активно боролась Вена — австрийских монарх также посылал знаки своего расположения, грамоты, порох, свинец и своих представителей. Одни должны были склонить Черногорию на свою сторону, другие — начертить план Черногории и составить подробное описание земель, показав В«в чем может оная быть полезна австрийскому дворуВ». Венский кабинет, по донесениям российских дипломатов, склонял Черногорию присягнуть на верность Австрии и даже В«присоединить Черногорию к Австрийской империиВ». В 1797 и в 1798 г. за черногорские дела ходатайствовал в Петербурге Н. Черноевич-Давидович. Он писал по прибытии в Петербург о старании германских начальников склонить черногорцев на свою сторону против России.
Имела свои виды на Черногорию и Франция. Известно, что аббату Дольчи удавалось настроить Негоша в пользу Франции. В конце XVIII — начале XIX в. в связи с русско-французским противоборством в Восточном Средиземноморье и наполеоновскими войнами Россия активизирует свою политику в Черногории. Павел I на обращение черногорского митрополита в 1798 и 1799 гг. подтверждал В«покровительствоВ» России черногорскому народу, пообещав помощь в защите от внешних врагов и возобновление ежегодных субсидий на В«общенародные надобностиВ» в 1 тыс. червонцев.
Смотрели черногорцы и на Италию. Митрополит Петр I Петрович Негош писал в 1803 г., что бедность и голод заставляли черногорцев пытаться просить у итальянского короля землю для поселения 300 черногорских семейств. Однако митрополит успел удержать их от этого шага.
Почему же у других стран не получилось склонить Черногорию к постоянной дружбе и сотрудничеству? Как отмечали в России, потому, что В«народ черногорский непоколебим в своей неограниченной преданности к высочайшему нашему дворуВ». Россия смотрела на Черногорию как на страну, где В«одна и та же религия и почти одинаковый язык всегда обеспечивали России многочисленных сторонниковВ». Российский двор верил, что выбор Черногории был добровольным. Министр иностранных дел России А. А. Чарторыйский писал, что черногорский народ В«добровольно бросился в ее /России/ объятияВ». Что же лежало в основе постоянного внимания к Черногории, покровительства, которое становилось постоянным и традиционным? Документы показывают, что император и его министры прежде всего говорили о вере и родстве этническом, упоминая: В«единоверие и единоплеменствоВ», В«единый закон, единый язык, единое происхождение, столь долголетняя дружбаВ». Александр I называл это коротко — В«заветы религииВ». Однако они становились важным рычагом политики тогда, когда Россия имела вполне конкретные планы в отношении Черногории.
Со стороны Черногории — важную роль играла религия и всесторонняя поддержка России. Как писал Петр I Петрович Негош, для черногорцев главное в приверженности России — В«единовериеВ», защита христианства. Однако многое значили и материальная, и духовная поддержка.
Отношения России с Черногорией овеяны легендами о В«высокомонарших милостяхВ», сохранившихся до наших дней. Документы показывают почти трогательное и безотказное отношение русского двора к посланникам из Черногории в начале XIX в., удовлетворение просьб многих В«ходатаев за черногорские интересыВ». Русская денежная помощь Черногории предназначалась для внутреннего благоустройства страны, содержания государственного аппарата, покупки боевого снаряжения. Кроме того, существовала еще и В«милостинная дача на Цетинскую обитель Рождества Пресвятые БогородицыВ». В знак благодарности храбрые, но бедные черногорцы В«повергали к высочайшему его величества престолуВ» 12 знамен турецких и В«саблю албанского Махмуд-паши, взятые у него в добычу... черногорским воинствомВ», а также заверяли в своей преданности и В«усердии от давнего времени ко Всероссийской империи черногорских и брдских славено-сербских народовВ». Россия помогала Черногории деньгами, посылала церковные книги, принимала на свои земли переселенцев, устраивала в Пажеский корпус детей чиновников, открыла консульство в Которе в 1804 г., чтобы поддерживать связи с Черногорией и урегулировать ее дела с Габсбургской империей. Однако складывание российской политики на Балканах, а затем её содержание не были однозначными и прямоленейными.
Александр I после воцарения на престоле стал разрабатывать стратегию внешней политики, заложив в нее такие постулаты, как справедливость, расчет на собственные силы, прагматизм, твердость, уважение независимости других стран. Царь стремился восстановить отношения с Англией и Австрией, заключить мир с Францией, защитить целостность Турции, в слабости которой видел безопасность России. В«Один из принципов моей политической системы будет заключаться в том, чтобы всегда содействовать всеми моими силами сохранению государства, слабость и плохое управление которого являются ценной гарантией безопасностиВ», — писал Александр I.
В начале XIX в. черногорское, да впрочем и балканское, направление внешней политики не было приоритетным для Санкт-Петербурга. Царь боялся у Турции вызвать ненависть к христианскому имени, которая может обернуться против России. Ему было выгодно иметь в лице Порты соседа, В«не дающего никакого повода для жалобВ». Поэтому он был против восстания славянских народов на Балканах. Таким подходом к идеологии внешней политики в России закладывалась двойственность поведения на международной арене— с одной стороны, заботиться о сохранении приверженности к себе православных балканских народов, обещать им помощь и покровительство, а с другой — не дать им подняться на вооруженное восстание. Александр предполагал В«воспрепятствовать тому, чтобы народы, которые постоянно жаждут независимости, смогли бы ее добиться путем, противоречащим интересам РоссииВ». Россию больше заботил проект союзного договора с Турцией и возобновление русско-турецкого оборонительного союза, хотя и беспокоило снижение влияния России в регионе, утрата прежних связей, усиление влияния Франции в Черногории. По донесениям консула в 1803 г., если французы В«пожелают сделать десант к черногорским берегам для дальнейших покушений на Албанию, будут приняты охотно черногорцамиВ». В октябре 1803 г. было наконец-то решено послать в Черногорию доверенную особу, генерал-лейтенанта графа Ивелича с целью противодействия французскому влиянию в этой стране. Пытаясь предупредить высадку французского десанта на Адриатическом побережье, министр иностранных дел России А. Р. Воронцов предписывал М. К. Ивеличу объединить силы Герцеговины и Черногории для борьбы с французами. Таким образом, мотивом для активизации деятельности российской дипломатии в Черногории были в начале века соперничество с Австрией и Францией за влияние на православные народы, а покровительство основывалось на принципах культурного и религиозного родства.
Упомянутая двойственность постоянно присутствовала в политике осторожного Александра I. В минуты, когда покровительство ослабевало, то место В«покровителяВ» стремились занять другие страны. Россия спохватывалась и пыталась восстановить ускользающее доверие черногорцев.
Поддержка России Черногории не всегда была бескорыстной. Россия рассчитывала в случае необходимости использовать черногорское войско в своих военных планах, а заодно и В«ободрить наш славяносербский народВ». Черногорцы много помогали России, отзывались на все ее просьбы. Негош в ответ на предложение России сообщал, что готов выступить в Герцеговину, взять крепость Никшич, что совпадает с чаяниями всего черногорского народа. Черногорцы помогали адмиралу Сенявину в войне против французов в Боко-ди-Катаро, близ Рагузы и на островах Дальматийских. При необходимости император напоминал черногорцам об их обязательствах быть преданными только России, использовал их приверженность и зависимость в своих интересах. Например, в вопросе возможного французского присутствия в Черногории в начале XIX в. проявляется попытка В«управлятьВ» Черногорией. Министр иностранных дел А. Р. Воронцов пишет 8 (20) октября 1803 г. посланнику в Константинополе А. Я. Италинскому о том, что надо попытаться договориться с митрополитом черногорским, чтобы В«славяно-сербские народыВ» противопоставить ополчению французскому, их В«хищническим завоеваниямВ». А Ивелич должен следить за поступками митрополита, В«образовать мнение народноеВ» против французов. Иначе митрополита пригласят в Петербург В«для отдачи отчета в деяниях своихВ», поскольку в своих делах он зависим от Синода Русского. Через своего посланника Ивелича Россия пыталась настроить народ черногорский на дружбу только с Россией. Одновременно Россия хотела осуществлять контроль за процессом развития национально-освободительного движения, проводя политику его сдерживания, исходя из своих собственных внешнеполитических интересов.
Следует подчеркнуть, что планы черногорцев о приобретении независимости шли намного дальше, чем того желала Россия. Однако они не могли проигнорировать Россию, раз уж приняли её покровительство. Черногорцы готовы были воевать за свою независимость, но спрашивали разрешения Александра. Они писали русскому царю в октябре 1805 г. В«Правительство во всех важных делах ничего отнюдь не предпримет без ведомства и согласия высочайшего двора российского, а на таковой случай всегда будет приглашен присутствовать в правительстве и на генеральном сейме уполномоченный от высочайшего двора...В». Ежегодный же расход на содержание правительства и гвардии черногорской должна сносить русская казна в размере 19 700 талеров. Ответ черногорцам был ждать, причем ожидать В«с терпением и молчаниемВ», пока Россия сама их не освободит от турок, используя свои дипломатические каналы.
Владыка Черногории Петр I Негош играл большую роль в подъеме антитурецкого движения на Балканах. Известно, что в мае-июне 1809 г. он направлял воззвания к воеводам, кнезам, священникам и жителям Западных областей Балкан с призывом присоединиться к борьбе сербского народа против турок. Однако Россия не дала черногорцам В«ни единого патронаВ». В мае 1807 г. митрополит предлагал создать словено-сербское царство в составе Черногории, Боки Которской, Герцеговины, Рагузы и Далмации, управлять которым должен бы был россиянин. Митрополит просил Александра В«принять титул словено-сербского царяВ». Ответ был лаконичным: В«Обстоятельства не позволяют России заняться этим деломВ». Петр I Петрович Негош просил о помощи и поддержке, но Александр I был сдержан, не шел против Стамбула и Вены.
Однако чистый горизонт русско-черногорских отношений иногда омрачался стремлением Черногории искать покровительство других держав (годы правления Данила Петровича) или нежеланием российского поступиться своими интересами. При этом черногорцы всегда старались найти объяснение такой позиции России и никогда не теряли веру в ее покровительство и продолжали испытывать нежные чувства к ней. Так, исходя исключительно из своих интересов, Россия в 1813 г. соглашается на передачу Австрии завоеванных черногорцами бока-которских провинций. Александр I достаточно жестко оповещает Петра I Петровича Негоша об этом решении и советует ему В«для общей пользы не токмо не препятствовать австрийским войскам в занятии крепостей..., но и употребить влияние ваше к склонению жителей Боко ди Катаро непрекословно повиноваться постановлению союзных держав, клонящемуся к вашему и их спокойствиюВ».
После окончания наполеоновских войн и заключения Тильзитского мира (1807 г.), который не оправдал надежд черногорцев, русско-черногорские связи ослабевают. Тем не менее Негош с большой любовью и патетикой писал о России. В 1808 г. он говорил о том, что для него Россия — святыня и В«знаменитая слава величайшего народаВ», что без русских падут и все другие славянские народы, называл русских единоплеменными братьями.
Россия разрешала переселение славянских народов на русские земли по просьбе черногорских правителей и герцеговинских сердарей, как предоставление убежища после антитурецких восстаний, как спасение от голода и вымирания, как благодарность за оказанные подвиги. В мае 1817 г. Россия соглашается принять 800 переселенцев из Черногории, как писал Петр Петрович Негош, В«по скудости здешнего края и неплодородия нынешнегоВ». Черногорский митрополит выражал просьбу к русскому царю, чтобы переселение проводилось регулярно, каждые 10 лет.
Таким образом, в начале XIX века приоритетом для России было общеевропейское направление. Но в это время складывается идея дипломатического покровительства христианским народов, которая, правда, стояла из-за национальных интересов, как их понимал император Александр I. В разные периоды соотношение между этими двумя факторами (прагматизмом и помощью единоверцам) было разным — то один, то другой пытался доминировать. Какие факторы влияли на это? — Естественно, расклад политических сил в европейских дворах, личные качества, образование, идеология царя и приближенных. При этом следует помнить, что в русском дворе не было единства по многим вопросам. Почти всегда существовала, говоря современным языком, патриотическая партия, и партия более умеренная. К первой группе часто принадлежали военные, генералы, ко второй — чиновники. Между этими группами шла постоянная борьба, иногда тихая, иногда упорная и шумная. Это очень отражалось и на тех, кому покровительство предназначалось, и на формах покровительства. Например, по поводу греческого восстания в придворных кругах Петербурга многие известные военачальники, дипломаты, государственные деятели (второй статс-секретарь по иностранным делам И. Каподистрия, военный министр граф А. И. Чернышев, генерал граф М. С. Воронцов, управляющий министерством внутренних дел граф В. П. Кочубей, генералы А. П. Ермолов, П. Д. Киселев, А. А. Закревский и др.) видели долг России в защите единоверцев, не исключая войны с Портой. Умеренного и осторожного курса придерживались великий князь Константин Павлович, министр финансов Д. А. Гурьев, К. В. Нессельроде. Сам Александр I начинал с умеренности, был противником крайних мер.
В последующие годы отношения были достаточно стабильными. Особенно прочными они становились тогда, когда русский царь включал Черногорию непосредственно в орбиту своих внешнеполитических интересов. С воцарением на русский трон Николая I, укрепились надежды черногорцев на получение В«новых доказательств... великодушной заботыВ» России. Они просят царя В«добиться официального признания Черногории как страны, находящейся под законным покровительством РоссииВ». Именно при Николае I упрочиваются отношения с Черногорией, увеличивается денежная помощь ей. В 30-е годы XIX в. Николай I стал придавать Черногории большее значение в соответствии с планом сделать на Балканах свою опорную базу. Становление государственности Черногории также связано с именем России. Благодаря денежной помощи Николая I, в Черногории были проведены меры по формированию государственного аппарата — создан высший административно-судебный орган — Сенат, образованы национальная гвардия и судебно-политические органы. С помощью России Негош в 1834 г. открыл в Цетине первую основную школу, типографию. Когда увеличились субсидии, Петр II Петрович Негош смог укрепить государственную организацию. Развивалась просветительская деятельность, в голодные годы закупалось продовольствие. В середине XIX в. у Николая I возникла идея о привлечении балканских народов к вооруженному выступлению против Порты в ходе надвигавшейся русско-турецкой войны. Периоды же охлаждения были связаны с несовпадением стремления Черногории к большей самостоятельности, независимости и планов России по этому вопросу в конкретный исторический период.
В 70-е гг. сила черногорского оружия и российская дипломатия принесли Черногории независимость. Благодарность черногорцев была известна в Петербурге. В Черногории обучались морскому делу русские моряки, а черногорцы верно служили русскому царю и в звании рядового, и в чине генерала. Известны слова Александра III, обращенные к князю Николе во время его пребывания в Санкт-Петербурге в 1889 г.: В«Пью за здоровье князя черногорского, единственного искреннего и верного друга РоссииВ».
XIX век завершил складывание исторических традиций сотрудничества и братства между Россией и югославянскими народами. Причем, эти традиции сформировались на разных уровнях — как государственном, так и общественном. Отношения России и Черногории характеризовались особой близостью, были скреплены боевым братством, выдержали испытания изменением политических обстоятельств и европейских интриг. Большую роль в установлении уровня отношений играл личностный фактор (царь, князь, министр иностранных дел).
В таких сложных условиях хитросплетений европейской дипломатии, интриг и тяжелой борьбы закладывались основы русского покровительства Черногории и русско-черногорских государственных связей. В их основе лежала единая вера, именно она цементировала отношения маленькой Черногории и огромной России, которая представлялась естественным защитником единых по вере и языку племен. Для черногорцев не существовало дилеммы, к какой стране обращаться за помощью. Они воспринимали Россию как естественного союзника. Здесь большую роль играло и положение России среди сильных европейских государств, общие враги. Борьба за свободу и союз с В«Маjком РусиjомВ» для черногорцев были святыми понятиями, делом чести. В Черногории сложился культ России: черногорцы признавали над собой В«только Бога и царя русскогоВ». А их любовь к России была чиста, безмерна и искренна.
Однако сотрудничество было успешным, когда прагматический интерес внешней политики России совпадал с внутренними потребностями Черногории. В случае же несовпадения этих интересов Черногория пыталась найти другие государства, которые бы ее поддерживали. Россия в свою очередь активизировала свою политику только тогда, когда была заинтересована в конкретных проявлениях союзнических отношений Черногории. Тогда актуализировалась консульская деятельность, увеличивались субсидии, оказывалась помощь в просвещении.
Таким образом, отношения России к христианским народам Балкан были отмечены поступательностью, порой неспешностью, которая выглядела как нерешительность. А осторожность, желание не нарушать хрупкое равновесие или с европейскими дворами, или с Турцией, воспринимались, в частности, в Сербии, как отказ от поддержки и помощи. С одной стороны, российская помощь балканским народам была постоянной, а с другой, недостаточной и непоследовательной, что замедляло национально-освободительные движения славянских и православных народов в первой половине XIX века. При этом можно выявить одну закономерность — как только помощь имела облик благотворительности, отношения оставались на достаточно хорошем уровне, как только Россия пыталась ее перевести в плоскость политического влияния, да еще сделать это влияние постоянным и прочным, Сербия сразу вспоминала об альтернативности внешнеполитических отношений и пыталась освободиться от навязчивого покровителя.
Говоря о прагматизме внешней политики России, которая лежала в основе активизации ее отношений с Черногорией, нельзя забывать, что дружба-то окрепла на постоянной помощи и поддержке Черногории. Постоянные государственные субсидии, пенсии, стипендии, единовременные отчисления, помощь книгами, церковной утварью, помощь монастырям и церквам, обучение черногорских детей, прием переселенцев — лишь небольшой перечень того, чем Россия помогала Черногории. И именно это, а также совместные боевые действия против общего врага навсегда остались в памяти народной.
XX век принес, с одной стороны, подтверждение нашему сотрудничеству, закрепив его в совместной борьбе против фашизма, а с другой, нанес ему неизгладимый урон. После 1948 г выросло несколько поколений людей и в России, и в Югославии, которые не знали об исторических традициях братства, существовавших между сербским, черногорским и русским народами. В Югославии за любовь к России на Голом Отоке пострадали тысячи невинных патриотов, лучших людей страны. Вплоть до конца 80-х гг. нельзя было открыто проявлять свои чувства к русскому народу, даже посещать Русский дом в Белграде. Любовь к России передавалась как в былые времена лишь в устной форме, в семье, от отца к сыну, от деда к внуку. В России о Югославии помнили лишь старшие поколения. Послевоенная молодежь не знала даже, где находится Югославия и какие народы ее составляют.
Когда мы говорим о традициях, то не должны забывать, что они формировались в сложных условиях международных отношений, были подвержены влиянию многих факторов, в том числе разновекторных внутриполитических сил. В наших отношениях были взлеты и падения, когда периоды дружбы и тесного сотрудничества сменялись годами отчуждения и ледяной сдержанности.
В таких условиях разразился кризис в Югославии в начале 90-х гг. теперь уже прошлого века, который стал, кроме всего прочего, и новым испытанием наших отношений. Период 1991-1995 гг. был периодом полного взаимонепонимания между руководством Югославии и России. Югославия ждала от России поддержки, а Россия смотрела на Запад, пытаясь построить новую внешнюю политику, стать равноправным партнером западных стран в новой системе международных отношений, складывавшихся в Европе и мире. Россия была экономически бессильной, и этим воспользовались западные страны. Расклад внешнеполитических сил в Европе затруднял деятельность России по урегулированию балканского кризиса, а тот самый личностный фактор (министр иностранных дел А. В. Козырев) сыграл решающую роль в складывании прозападной, но одновременно и антинациональной позиции России. Результатами такой политики стали — падение авторитета России среди югославянских народов, вытеснение ее из зоны своих традиционных интересов.
Одновременно первая половина 90-х годов показала и существование в народе исторической памяти. В трудные минуты нашей истории, исторические традиции, так долго остававшиеся невостребованными, возродили политические и общественные движения российской общественности, патриотический порыв интеллигенции, политические манифестации законодательной власти, движение добровольцев среди молодежи, военных и казачества. События на Балканах всколыхнули давно забытые идеи славянства, духовной близости, попытки сохранить и уберечь свою духовную самобытность. Сегодня уже вся Россия знает о том, что происходит на Балканах.
Если на протяжении XIX — начала XX в. внешняя политика России колебалась между отстаиванием национальных интересов и чувствами необходимости покровительства православным народам Балкан, если после 1918 г. национальные интересы сконцентрировались в вопросе выживания государства и борьбы за существование, заменив В«заветы религииВ» В«заветами классовой солидарностиВ», если даже при Сталине в его политике доминировали государственные интересы, правда, вопрос выживания государства он перевел в плоскость сохранения власти, то с конца 1991 г. российской внешней политикой не руководил ни один из этих принципов — ни В«заветы религииВ» или В«заветы историиВ», ни В«заветы классовой солидарностиВ», ни национальные, ни государственные интересы. Отсутствие четко сформулированных национальных интересов повлекло за собой массу ошибок.
Сегодня в начале XXI в., нам кажется, происходит восстановление одного из утерянных компонентов внешнеполитической стратегии России, а именно — делается попытка сформулировать национальные интересы России. Для прочности внешнеполитической стратегии на Балканском направлении необходимо восстановить ее вторую составляющую, но в чистом виде — утерянные исторические традиции.
Доктор исторических наук
Гуськова Елена Юрьевна